В сибирской коллекции находится пять уникальных предметов, относящихся к культуре ненцев. Они оказались в коллекции благодаря польскому ссыльному. Вот их история.
Предметы не обладают сознанием, не могут говорить и рассказывать истории. Однако если бы они умели это делать, то точно не говорили бы только о себе, как часто делают некоторые из нас. Скорее, они рассказывали бы о мире, частью которого они являются. О людях, животных и духах. О стихиях. Наверняка это был бы великолепный рассказ. Но это невозможно. И если нам хочется узнать их тайны, которые хранят экспонаты, мы должны взяться за них сами. Для этого нам необходима капелька воображения и немного знаний, а прежде всего, нужно будет отправиться в путешествие. Рассказ, собственно, представляет собой заметки из этого путешествия. Путешествия во времени, поскольку изучение предметов, которым больше ста лет, это метафорический путь к истокам. И путешествие в пространстве, ведь каждый исток, независимо оттого, этнографический он или нет, имеет свое место на карте. И в каждом таком месте есть люди. У этих людей есть предки, а эти предки, в свою очередь, когда-то владели этими предметами. Что с ними случилось? Некоторые из них сто пятьдесят лет назад оказались в Кракове. Лежат где-то в музейных фондах. Да осилит дорогу идущий.
Сибирская коллекция Этнографического музея в Кракове – это собрание различных предметов с обширных территорий северной Азии. Несмотря на то, что коллекцию нельзя назвать большой (всего около 350 предметов), в ней легко потеряться. Можно насчитать 11, а возможно и больше, этнических групп, которые представляют эти предметы. Не облегчает задачу и тот факт, что описание предметов порой было недостаточным, а то и вовсе отсутствовало. Однако, как правило, каждый предмет сопровождается одной верной информацией – именем человека, который его доставил. Того, в чьем чемодане предмет проделал путь оттуда – сюда. В те времена сотрудники музея, принимавшие предметы от дарителя, могли не иметь представления о народах Сибири. Однако, как правило, они записывали имя человека, который к ним приходил. Для нас имена дарителей позволяют отделить конкретные предметы от общей массы вещей из меха, шерсти, перьев и кости. Объединить в группы, коллекции и комплексы. Сделать так, чтобы биография человека приподняла завесу тайны над биографией самого предмета. Одно из таких значимых имен в списке дарителей – это имя Исидора Собаньского. В каталоге оно повторяется целых пять раз. Что же это за вещи?
На фотографиях видно, что это пять предметов одежды из меха и кожи. Судя по внешнему виду, там, где используются подобного рода вещи, бывает очень холодно. Также там в почете красный цвет, кожа северного оленя и шуба с длинным ворсом, и латунные кольца и цепи, несомненно, здесь не просто так.
Кем же был Исидор Собаньский? Уже после непродолжительных поисков в интернете становится ясно, что он точно не занимает почетного места в пантеоне выдающихся польских ссыльных. Точнее, он едва ли занимает какое-то место в каком-то пантеоне. Это человек совершенно неизвестный. Но дадим слово его родственнику, Михаилу Собаньскому:
Вот и все, что мы знаем об Исидоре. Давайте внимательно посмотрим на сами предметы и информацию о них, которая была доступна в нашем музее. Откуда она берется? Мы знаем, что предметы попали в Этнографический музей из бывшего Техническо-промышленного музея. Данные, полученные оттуда, – это та информация, которой мы располагаем сейчас. В двух случаях сохранились оригинальные этикетки XIX века. Что можно из них узнать? Сможем ли мы что-то выяснить? Давайте посмотрим.
«Меховая шуба, самоедская, купленная в Обдорске в Сибири. Мех северного оленя, снизу обшитый белым собачьим мехом. Дар И. Собаньский»
«Шапка самоедская. Верхняя наружная часть и лапки с когтями – из росомахи, передняя часть – из белой шерсти собак, которых запрягают в нарты. Полностью сшита жильными нитками. Кольца служили для того, чтобы тянуть сани, переносить тяжести и сохранять равновесия. Дар И. Собаньский».
Меховая шуба, это понятно – то есть, просто шуба. Правда, определенной формы, но, как известно, человечество за все время существования придумало великое множество форм и размеров. Что касается шапки, здесь подобная ситуация. Так как она самоедская, то есть принадлежит жителям северной тундры, она должна быть «лохматой», сделанной из плотного меха, потому что ни для кого не секрет: там, на севере, очень холодно. Латунные цепи и кольца служат для того, чтобы тянуть сани и переносить тяжести. Все ясно. Хотя секундочку… тянуть сани? Человек в шапке тянул сани при помощи прикрепленных к ней латунных цепочек? Он делал это по доброй воле или это было особым видом казни? И далеко бы он смог утянуть такие сани по глубокому снегу? А может в одни сани запрягалось несколько человек в таких шапках? Вы это серьезно? И разве у самоедов были настолько большие проблемы с равновесием – до такой степени, что им требовались специальные утяжелители на шапках? Лелея надежду развеять наши сомнения и в поиске дополнительной информации, мы отправились в Санок к профессору Ежи Чайковскому, ныне – пенсионеру, в прошлом – музейному сотруднику, который в 50-ых годах прошлого века совершил попытку описания уже существующей тогда сибирской коллекции Этнографического музея в Кракове. Его труд, который одновременно являлся его магистерской работой, был единственным полным описанием этой коллекции. Благодаря разговору с ним мы смогли также узнать кое-что о возможностях работы с коллекцией в послевоенное время и тогдашних реалиях. Предметы были отрезаны от своего места происхождения границей Советского союза, а отдел неевропейских культур нашего музея, так называемая «экзотика», в то время вообще не существовал.
Дорога привела в тупик. Профессор был тогда обыкновенным краковским студентом, который недавно приехал из Коломыи. Ему удалось как-то закрепиться в послевоенное время в музее, который еще был относительно новым. Работа над сибирской коллекцией была в его жизни лишь непродолжительным эпизодом. Она позволила ему экстерном закончить магистратуру в области этнографии. Очень быстро во время нашей встречи он отклонился от темы и начал рассуждения о скансене в Саноке и о народной архитектуре. Однако, судя по словам профессора Чайковского, Краков точно не был местом, где сибирские предметы чувствовали бы себя как дома. Мало кто вообще обращал на них внимание. Никто здесь не говорил на их языке – и потому они молчали.
Давайте вернемся к старым этикеткам. Там есть две вещи, которые должны нас заинтересовать. Во-первых, сообщается, что шуба была куплена в месте под названием Обдорск. Этническая группа в обоих случаях – самоеды. Мы можем сколько угодно искать это географическое название на современных картах Сибири, но ничего не найдем. Необходимо вернуться на 90 лет в прошлое, когда большой царский торговый город Обдорск был переименован в Салехард – столицу нового советского Ямало-Ненецкого автономного округа.
Обдорская крепость была основана в 1595 году русскими купцами как фактория для торговли мехами – природным ресурсом, который до начала нефтяной эпохи был бесценным. Сначала она называлась Носовой городок, а потом уже имела собственное название, взятое из языка коми. «Обдорск» означало «место на берегу Оби». Со временем Обдорск стал одним из административных центров Тобольской губернии – самой большой в Российской империи. В XIX веке он был также популярным местом ссылки. Обдорск был известен своими ярмарками. Это было место на стыке культур – ненецкой, хантыйской, русской и коми. Если кто-нибудь из Европы захотел бы пообщаться с коренным населением, то Обдорск был бы для него идеальным местом. Обдорск со всех сторон окружали группы подданных - «ясачных» ненцев и «свободных», то есть, кочующих. Еще в 1839 году случился бунт группы «кочевых» ненцев под предводительством человека по имени Ваули Пиеттомин. В 1841 году он был пойман и выслан на восточную Сибирь, где он и умер. Этот настоящий «Джеронимо сибирской тундры» уступил дорогу другим ссыльным бунтовщикам из далекой страны, которые уже через двадцать три года должны были появиться в его родных краях. В 1933 году в связи с новым, ленинско-сталинским планом, охватывающим север (и не только), город сменил название на Салехард. Большое значение здесь стали играть нефть и газ. Появилась новая территориальная единица – Ямало-Ненецкий автономный округ, с автономностью, конечно, не имеющий ничего общего. От названия Обдорск отказались и приняли старое, ненецкое название. Салехард, то есть Саля'хард – что означало «поселение на мысу».
Второй момент, связанный с информацией на этикетках, – это самоедское происхождение предметов. Самоеды – кто они или кем были? Начнем с самого слова и попробуем кратко охарактеризовать эту группу. Может быть, это хоть немножко приблизит нас к тайне костюмов Исидора?
Говоря о самоедах, мы имеем в виду этническую группу, которая на сегодняшний день проживает на территории площадью более миллиона квадратных километров вдоль побережья Северно-Ледовитого океана. Для поляков естественными границами являются реки Одра и Буг, а для края самоедов это два полуострова – Кольский в Европе и Таймыр на востоке от Уральских гор.
Насчет слова «самоеды» ученые спорят уже очень давно и, похоже, единственное, в чем они сходятся – это то, что название взялось непонятно откуда. Несомненно, оно упоминалось уже в XI веке в широко известной «Повести временных лет» монаха Нестора. Нестор пишет о «самояди», жителях далекого севера. Но откуда он взял это название? Было ли это связано со словосочетанием «самэ-еднэ», означающем на саамском языке «земля саамов», или же с восточным племенем сомату, или со словом «самодин», которое когда-то было очень распространено среди коренных жителей севера? Неизвестно. Известно только то, что самоедами называли коренных жителей тундры. Причем больше в европейской части. Их собратьев за Уралом называли юраками. Так было вплоть до 29 марта 1928 года, когда на собрании Комитета содействия малым народностям крайнего севера было принято постановление, что необходимо ввести «название „ненец” вместо „самоед”, „ненецкий” вместо „самоедский”».
Так в научной терминологии появляются новые слова: «ненцы», «ненец». Вряд ли кого-то удивит информация, что на языке местного населения «ненец» или «неней» означает «настоящий человек». Возможно, таким образом была восстановлена справедливость по отношению к народу, который, как было отмечено уже в XVIII веке, называл себя ненцами.
Кто они – ненцы? Подходящим ответом может быть: коренные жители ненецкой земли. И хотя «коренные» – довольно шаткое понятие, поскольку в последнее время мир проигрывает битву за категоризацию всего и вся, а раньше категорий вовсе не было – однако, по-видимому, ненцы жили в тундре уже во времена летописца Нестора, а в XVI веке – уже точно, что подтверждают документы города Пустозерска. Так почему бы им там не быть с самого начала?
Существуют три теории. Первая, что они пришли с запада и с севера. Вторая теория – что с юга, с Саянских гор. И третья теория гласит о том, что сегодняшние ненцы – это смешение культур «юга» и «севера». До сего дня среди ненецких оленеводов сохранились предания о «сиртя». Народе, который от страха перед завоевателями с юга ушел под землю. Сегодня археологи откапывают древние города и не находят в них следов оленеводства, которым занимаются сегодняшние ненцы или занимались их ближайшие предки. Вместо следов оленеводства ученые обнаруживают следы рыболовства и глиняную посуду, которую ненцы не хотели или не могли по достоинству оценить до недавнего времени, пока не стали вынуждены покупать ее у русских купцов. Двигаясь сквозь историю ненцев в течение тысячелетия, мы с Андреем Головневым видим образ бесконечной эволюции культур, родиной которых были огромные территории за Уралом. Сначала мезолитические культуры Урала, от которых ответвились уральские и самоедские культуры. Они, в свою очередь, разделились на угров (хантов и мансов) и финно-угров, а группа самоедов, которая нас интересует, оказалась поделена на родственные народности: ненцев, энцев, нганасанов и их южных братьев, селькупов. Вот и вся статистика. Современные ненцы – это, как и современные поляки, выходцы из XXI века.
Ненцам достался северный край – тундра, болотистая и покрытая мхом, а зимой скованная льдами. Все результаты поиска в интернете на эту тему приведут пользователя к тысячам фотографий ненецких оленеводов – именно они живут в нашем воображении сегодня. Несомненно, для части современных ненцев это действительно так – они по сей день на санях, снегоходах и тракторах одолевают расстояния по тем же самым дорогам, что и раньше. Летом – на север, в сторону берега, на благодатные пастбища, где нет насекомых. Зимой – на юг, скрываясь от ледяного ветра, туда, где тундра граничит с лесом. Однако так было не всегда. История вершит свое. По мнению ученых, ненцы начинали с ловли диких северных оленей и постепенно превратились в оленеводов. Сначала в небольшом количестве, а потом все более массово, постепенно увеличивая стада. Неизвестно, когда именно наступили эти изменения. Некоторые исследователи (например, Юрий Квашнин) утверждают, что это произошло в XVIII–XIX веках, когда такой устрой стал более выгодным и был включен в более широкую систему налогов, платы дани и обыкновенной торговли. Люди живут не на отдельных островах, а в тесном взаимодействии друг с другом. На ненцев сильно повлияли их соседи, например, народ коми, чей язык впоследствии переняли многие ненцы, а также русские – которые сначала были колонизаторами, а потом административными распорядителями, защищающими свои «северные интересы».
Во времена, когда с ненцами мог иметь дело Исидор Собаньский, многие из них были (по терминологии тех времен) язычниками. Еще было живо наследие «первой религии», как иногда называют весь комплекс верований, связанных с шаманизмом и фигурой шамана – посредника между мирами духов (верхним и нижним) и средним миром, миром людей. Ненцы были также анимистами – воспринимали мир и природные явления как нечто живое. Главным создателем мира был Нум – бог неба. Почитали и других богов, часто изображая их в форме деревянных фигур. Подобно нашим предкам из пещеры Драхенлох, они складывали в одно место черепа медведей и северных оленей. Приносили в жертву также собак, вероятно, когда-то и людей. Согласно церковным документам 1892 года в Тиманской тундре, тадибэ (шаман). Паркуй принес в жертву шестнадцатилетнюю девушку. Но достоверна ли эта информация? Или, возможно, это было частью масштабной борьбы православной церкви с шаманизмом, который, по ее мнению, был от лукавого. Точно известно, что в 1827 году архангельский монах архимандрит Вениамин добился уничтожения главной святыни ненцев на острове Вайгач, где сгорело несколько сотен деревянных идолов, которые стояли там сотни, а может, и тысячи лет. Печально пророческим оказалось имя, при помощи которого боги обращались к ненецким шаманам во время обрядов – Ева (сирота).
Ленин и Сталин примирили обе стороны – отправив их в одну тюрьму. После революции преследовалось как православие, так и шаманизм. Это был долгий процесс, который сопровождался также изменениями в обществе и административном устройстве. Пастухи стали рабочими. Теперь «жить» означало «производить». Тундра перестала быть центром мира – в центре оказались крепости, города, местная администрация, и, конечно, сама столица – Москва. 20-ые годы XX века – это национализация, деление общества на рабочих и кулаков. Кулаков ликвидировали в 30-ых, как и врагов народа. 40-ые и 60-ые гг. – это время преобразования нерентабельных колхозов. Появляются совхозы. В 1943 терпит поражение мандалада – вооруженное сопротивление против коллективизации. В результате репрессий в тундре замолкают шаманские бубны (Головнев). Играть на них больше некому. Хотя, как отмечает сам автор «Говорящих культур», все равно остались те, кто время от времени все еще использовал бубен. Втайне от всех и вопреки общественному мнению. Со временем «неперспективные» поселения ликвидируют, людей переселяют туда, где перспектив предостаточно. Дети, которые воспитываются в интернатах, и их родители отдаляются друг от друга. Еще больше усугубляет ситуацию обязательная военная служба для юношей. Но, как мы знаем, многое после развала Советского союза изменилось. Ненцы до сих пор живут в тундре и занимаются оленеводством. Хоть и в других условиях и в другой экономической обстановке. В словаре появляются новые термины – такие, как нефть и газ, этнотуристика, сохранение культуры и традиций, фольклор, особые льготы за оленеводство и т.д. Такова история ненцев и таковой остается, и даже сам Исидор Собаньский много мог о них не знать. Численность ненцев – около 44 тыс. человек, что делает их самым многочисленным коренным народом севера.
Вернемся к нашим предметам в музее в Кракове. Из музейных этикеток нам не удается получить больше никакой информации. И, так как мы знаем место происхождения предметов и этническую группу, мы решили обратиться за помощью к эксперту Российской академии наук – Юрию Николаевичу Квашнину, исследователю с огромным опытом и человеку, который хорошо ориентируется в «делах ненецких». Его визит к нам принес неожиданные результаты. Но давайте по очереди.
Прежде всего Юрий Николаевич поделился с нами информацией о предметах.
1. Шуба
Эта верхняя одежда, без сомнения, когда-то принадлежала кому-то из ненцев, а вернее, ненке, поскольку это женский наряд. Русские называют его паница, и с этого момента мы тоже будем использовать это слово. Сами же ненцы называют его паны или, вернее не паны. Дальше все становится сложнее, но при этом интереснее. Существуют два основных вида женской одежды ненцев. Один из них – это и есть паница, а второй – ягушка. Паница, которая есть у нас в музее, встречается реже и на очень небольшой территории, которую можно определить как западную часть того региона, который заселяют ненцы, а еще точнее как самую западную его точку – полуостров Канин. Сегодня этот вид одежды используется еще реже. В качестве повседневной - практически никогда. В то время как ягушка – это одежда, которую ненки и сейчас носят каждый день, особенно на территориях, находящихся к востоку от Уральских гор. Именно там находится Салехард, в то время – Обдорск, от куда привез этот предмет И. Собаньский. Салехард находится к востоку от Урала, то есть, совершенно не там, где можно было бы встретить женщину в панице.
Как же паница там оказалась? Как подчеркивает Юрий Квашнин, в XIX веке можно было встретить одежду такого рода среди восточных ненцев, прежде всего по причине заключения брака, когда браки заключались с женщинами из далеких родов, в этом случае западных. Женщины приезжали в своих родных нарядах. Тот факт, что Собаньскому удалось найти в Салехарде паницу, подтверждает такую практику. «Удивительно!» – прокомментировал Юрий Николаевич.
После внимательного изучения паницы можно еще точнее определить ее тип. Это так называемая пена паны. Одежда, сшитая при помощи полос из камуса (шкуры с голени оленя). Пена – «камус», паны – «шуба». Пена паны – это, без сомнения, нарядная одежда, если не сказать праздничная. Та, что хранится в нашем музее, тоже когда-то была такой. Можно рискнуть и называть эту вещь архаичной, что-то вроде наряда прабабушки или гуральского костюма.
2. Меховая одежда
То, что в каталоге музея было лаконично описано как «верхняя меховая одежда в виде скафандра», было определено как верхняя мужская одежда. Ее русское название – гусь, ненцы говорят савак, иногда – соок. Уже на первый взгляд видно, что савак – очень теплая одежда. В этом и заключается ее главная функция.
Чтобы разобраться, необходимо представить себе другие составляющие ненецкой одежды. В 1954 году голландский мореплаватель Ян Гюйген ван Линсхотен пишет:
«Они надевают шубу мехом внутрь, на руках у них – рукавицы, пришитые к рукавам, чтобы можно было их все время надевать и снимать, а шапка пришита к шубе (капюшон)».
Это одно из самых давних описаний малицы, основной одежды ненецких мужчин, которую они носят по сей день. К сожалению, в музее у нас нет ничего подобного. Однако, савак, который находится в нашем музее, надевался поверх малицы для тепла в очень сильный мороз. Так же поступали в ситуациях, когда нужно было долгое время сидеть на санях. Савак накидывали на малицу, не используя пояс, а перед входом в жилище (чум) его снимали и оставляли снаружи. Савак не принадлежал пространству дома, он был частью снежной тундры. В нем можно было провести ночь на снегу в самые сильные морозы. Так что это была верхняя (наружная) одежда, которую использовали не только ненцы, но и европейские путешественники, если хотели выжить в таких суровых условиях. Без сомнений, носили его также и ссыльные. Вещь, которая находится у нас в музее, имеет рукава с красной каймой. Судя по всему, савак был сшит из светлого меха. Может ли это намекать на его праздничную функцию? Вероятно.
3. Обувь
Обувь, переданная Собаньским, ввергла нашего коллегу в ступор. Как и традиционная высокая меховая ненецкая обувь под названием пива или пема (см. экспонаты Этнографического музея в Кракове), она сшита из камуса оленей. Однако подошва обуви Собаньского довольно необычная. Европейская - как отметил Юрий Николаевич. В самом деле, эта обувь имеет кожаную подошву, небольшой каблук и кожаную лицевую часть, тогда как обувь ненцев обычно полностью сделана из меха, включая «лохматые» подошвы, сделанные из щеток – шкуры между копытами ног оленя. Необычен также и размер обуви. Размер примерно 42-43. Вполне привычный для европейца, но очень редкий среди невысоких ненцев. А может быть, это обувь самого Собаньского? – размышлял наш эксперт. Интересная гипотеза.
4. Штаны
О них, к сожалению, не можем много рассказать. Лишь то, что раньше ненцы носили штаны из оленьей замши, которые назывались мярей (замша) пимья (штаны). Их сохранилось достаточно мало. Сложно также сказать, характерны ли они именно для ненцев. Совершенно точно являются предметом мужской одежды и были собственностью Исидора Собаньского.
5. Меховой капор с цепями
По покрою напоминает праздничные головные уборы ненецких женщин, вадак на языке ненцев, своеобразный меховой головной убор, на русском — капор. Это название мы и будем в дальнейшем использовать. Однако те головные уборы, которые видел Юрий Квашнин, в корне отличаются от того, что хранится в нашем музее. Отличается мех — обычно уборы делались из оленьего меха, а в нашем случае это мех росомахи, редкого животного, отличается также крой. Иная эстетика. Если бы на этикетке не было написано, что это самоедская шапка, Квашнин сомневался бы в том, приписывать ли ее данной этнической группе. Единственное, в чем мы были уверены — это то, что перед нами женский головной убор и что металлические украшения точно не служили для того, чтобы тянуть сани.
На этом нам пришлось остановиться, к счастью, лишь на некоторое время.
Вскоре после возвращения из Кракова Юрий Квашнин присылает нам найденную им литографию русского художника XIX века, Владимира Сверчкова. Поскольку художник родился в 1821 году, эта литография должна была появиться во второй половине XIX века. Авторская подпись гласит, что литография была сделана с натуры. Название: «Самоеды архангельской тундры». Что она собой представляет?
Мы видим на ней группу ненцев, причем, согласно описанию, ненцев, живущих в архангельской тундре, вероятно на полуострове Канин, а, следовательно, на западе. Однако здесь важно другое. На картине спиной к зрителю сидит женщина, и мы видим две очень значимые для нас вещи. Во-первых, капор, очень похож на тот, который находится в нашей коллекции, во-вторых, практически идентичная паница! Благодаря литографии мы на мгновение перенеслись во времени — при этом вместе с экспонатами. Мы увидели и головной убор, и паницу одновременно, так, как они носились на самом деле. На одном человеке. Две детали, которые являются комплектом, одним костюмом.
Но кто эта женщина? Неплохо было бы задать ей вопрос, попросить, чтобы она повернулась, и мы смогли бы увидеть ее лицо. Но вместо этого мы видим лица двух мужчин. По крайней мере, один из них приехал издалека. Он одет в практически точно такой же савак, как тот, что находится у нас в Кракове. А это значит, что он был в пути. Второй из них держит палку, трость или посох и одет только в малицу. Они стоят напротив сидящей женщины. Обратились к ней по какому-то делу? И сколько ей лет? Она старушка или молодая девушка? Ее ли это ребенок в меховом комбинезоне? Что за сцену мы видим? К сожалению, этого мы не знаем. Можем только догадываться. Свадьба? Или обращение с просьбой к кому-то, кто выше по статусу? Фигура в женском костюме сидит в присутствии стоящих мужчин, прямо напротив них, что очень нетипично для патриархального общественного строя ненцев. И капор из росомахи... Чтобы найти ответы на эти вопросы, нужен кто-то, кому можно было бы их задать. И тут вдруг появляется надежда. Музей из Нарьян-Мара, столицы Ненецкого автономного округа, ответил на нашу просьбу о идентификации предметов весьма неожиданным способом. Они прислали нам фотографию, на которой был головной убор, почти идентичный тому, который находится у нас в музее. И одновременно совпадающий с тем, который мы видим на литографии Сверчкова.
Неужели это фотография XIX века? Нет! Она была сделана в 2004 году! В селе Ома, недалеко от побережья Баренцева моря. Почти такая же форма. Похожий материал. Идентичная деталь: полукруг из красного сукна, вшитый на затылке! Все это не встречается в других ненецких головных уборах. Все, что мы могли сделать — это отправиться в Нарьян-Мар, а потом в Ому и спросить. Спросить тех, кто делал фотографию и узнать у женщины, запечатленной на фотографии, что в 2004 году было у нее на голове. Мы предположили, что, узнав о капоре с фотографии, мы также раскроем тайну головных уборов из нашего музея и на литографии XIX века. Пора отправляться в путь. Дорога лежит через Москву, до самых берегов реки Печоры, где находится Нарьян-Мар – столица Ненецкого автономного округа.
Город насчитывает около 30 тысяч жителей и появился относительно недавно, в 1929 году. Он стал административным центром и главным штабом эксплуатации сырья с месторождений региона, и остается им по сей день, поскольку регион находится на четвертом месте в РФ по уровню запасов нефти и газа. Он современный, хорошо освещенный. И водители останавливаются задолго до того, как пешеход начнет переходить дорогу. Когда город строился, здесь культивировалась особая атмосфера энтузиазма с целью привлечь рабочих со всего Советского союза.
Их потомки являются жителями сегодняшнего города Нарьян-Мар. Вместе с работниками нефтяных скважин и выходцами из средней Азии. С Москвой их соединяет ежедневный авиарейс. Люди беспокоятся, что с появлением сухопутной дороги, которую планируют построить в скором будущем, в их город хлынет поток дешевой рабочей силы – желающих получать легендарную зарплату нефтяников. Но пока дети свободно бегают по улицам и никто не следит за ними. Белье сушится на веревках, протянутых от дома к дому, а стражи порядка не производят впечатления обремененных работой людей. Важную роль здесь играет основное стратегическое богатство тундры – нефть. Ненцы составляют небольшой процент от населения города. И хотя с течением времени ненецкий фольклор подвергался сильным метаморфозам, он все еще является основой самоидентификации города. Существуют танцевальные и музыкальные коллективы, есть Дворец культуры со стеклянными люстрами, в котором проходят концерты и где принимают гостей VIP. Также там репетируют фольклорные ансамбли. Офис ассоциации ненецкого народа «Ясавэй», которая действует в интересах современного ненецкого народа, находится в цокольном помещении здания.
Ненецкий краеведческий музей был основан в 1934 году. Именно его сотрудники сфотографировали капор в селе Ома и поделились с нами фотографией. Туда мы и отправляемся, чтобы узнать об обстоятельствах, при которых была сделана фотография, и надеемся на информацию о головном уборе.
Кто придумал поговорку, что этнограф всегда приезжает слишком поздно? Капор из Омы сгорел во время пожара! Редкий и шаманский? После этих событий оказывается, что он стал еще более редким. Правда ли, что этот вид головного убора связан с шаманизмом? В частности, с женским шаманизмом? О том, что это большая редкость, может свидетельствовать тот факт, что аналогичных предметов в музейных коллекциях очень мало. Один находится в Кракове. Известно также и о другом предмете, который хранится в необъятных собраниях Российского этнографического музея. От хранителей этого музея мы узнали, что капор попал туда в 20-хх гг. XX века благодаря известному советскому этнографу Сергею Руденко. Однако Руденко не оставил никакой информации о возможном шаманском предназначении предмета. Так как никакой дополнительной информации нет, то сотрудники музея определяют предмет как самую обычную шапку, рассматривая в этом ключе и краковский капор, и любой другой. Руденко жил и работал в трудные времена. Были большие проблемы при изучении подобной темы, не говоря уж о их законных владельцах. Многих из них уже не было в живых. Этнографов обвиняли в поддержке кулачества (и в том числе шаманов). На многих писали доносы в соответствующие службы. Сам Руденко немало времени провел с лопатой, копая канал, соединяющий Белое море с Волгой. И это были далеко не археологические раскопки.
Значит, обычная «лохматая» шапка из меха росомахи. Для любителей логических объяснений даже наличие особенного, плотного и пушистого меха росомахи можно оправдать суровостью сибирских морозов. Единственное, что может заставить усомниться, это короткая фраза одного ученого. Когда-то Матиас Александер Кастрен (1813-1852), финский подданный царя, в своей обширной работе «О путешествии по Лапландии, Северной России и Сибири» (1838-1844, 1845-1849) пишет о самоедской чародейке, которую он однажды встретил:
«…ее голова, плечи и часть лица были покрыты колпаком из шкуры росомахи, со свисающими на спину медными кружками. Она ходила вокруг очага, останавливаясь на минуту останавливалась с каждой из четырех его сторон и кланяясь на все четыре стороны».
Нам ничего не напоминает это описание?
Спустя 13 лет после Кастрена, с ненцами познакомился Исидор. Примерно в это же время их рисовал Сверчков, к слову, в действительности «von Swertschkoff», земляк Кастрена.
Благодаря сотрудникам музея в Нарьян-Маре нам удалось найти еще один интересный источник – книгу 30-хх гг. Александра Евсюгина, секретаря комитета партии Ненецкого округа в те времена. Ненец по происхождению, он под конец своей успешной деятельности по укреплению советской власти на севере открыл в себе тягу к этнографии. Беседовал с местными, записывал рассказы стариков. На их основе была написана книга «Ненцы архангельской тундры».
Кроме описаний, таких как, например, описание избиения православных священников политически настроенной ненецкой молодежью, в книге также множество историй, рассказанных коренными жителями. Которые, чаще всего являлись его родственниками. Он пишет об этом следующее:
«Женскую или мужскую шапку из меха росомахи не заносили в чум, потому что росомаха считалась зверем, близким медведю. Исключением был только шаман во время камлания (обряда)».
Или передает воспоминания путешественника Максимова о встрече с шаманом:
«…вижу его, как будто это было только вчера, в мохнатой шапке из росомахи, закрывающей уши, из-под которой виднелось его красное лицо с налитыми кровью глазами».
К этому автору мы еще вернемся. Тем временем у нас формируется неоднозначный образ данного головного убора, имеющего сакральный смысл и являющегося частью шаманского костюма. К слову, на языке ненцев шаман это тадибя, а это слово пришло из языка эвенков, совершенно другого народа, неродственного ненцам.
Религия любого народа – это сложный комплекс. Множество взаимопроникающих наборов символов, которые берут начало в незапамятные времена. Но давайте попробуем хотя бы немного разобраться в том, почему именно эта шапка могла бы иметь что-то общее с «потусторонней» деятельностью ненецких тадибя. В этом нам поможет книга Андрея Головнева «Говорящие культуры». С чего начнем? Давайте начнем с женщин, поскольку речь шла о женском головном уборе. Как отмечает сам Головнев, мужской шаманизм сильно отличается от женского. Так же, как и мир мужчин отличается от мира женщин. Мир мужчин – это тундра. Это направление извне, наружу. Мир женщин – это мир жилища, чума. Он не ведет к небу. Это колодец в бездонные глубины внутреннего мира, подземного. По рассказам, ненецкие тадибэ могли пронзить себя копьем или ножом без нанесения телу вреда и без единой капли крови. Шаманки-женщины наоборот – отрезали себе часть языка и бросали в огонь. Разрезали кожу на груди, шла кровь, и они поили ей больного. Кровь в женских обрядах лилась рекой. Река крови протекала через подземный мир, а красный цвет был цветом женщин. Посмотрим на красный полукруг, вшитый в заднюю часть «наших» головных уборов.
Итак, красный цвет – это первый важный момент. Другая характерная черта капора, которая не может обойтись без нашего внимания, это его «лохматость». Причиной тому – жесткий и длинный мех росомахи. Только ли в суровых морозах дело? У ненцев бытовала пословица, что если не согревать ребенка у костра, он быстро обрастет мехом. У настоящего человека нет меха. Мех есть у животных, и, что хуже - у существ, которые находятся на границе миров. Это место шаманки, но не только ее. Там же обитает так называемая «Пепельная старуха» или Парнэ. Она – наполовину женщина, наполовину медведица, но иногда ее представляют в облике росомахи или волка. Парнэ жаждет превратиться в человека, но если бы такое случилось, то люди, а особенно дети, оказались бы в смертельной опасности. Ничего не подозревающих, их могли похитить и утащить в загробный мир или убить. Поэтому ненцы никогда не выбрасывают старую одежду. Что же может случиться? Блуждающая по тундре Парнэ могла бы найти одежду, надеть и превратиться в человека, вернее, в пародию на него, которая при этом очень опасна. Поэтому вас не должно удивлять, что по сей день можно услышать от ненцев или селькупов, что они видели на снегу следы Йети, снежного человека. Они говорят о Парнэ. Таким образом Парнэ – «лохматая», у нее медвежий мех. Тогда откуда росомаха?
Росомаха – это родственница медведя. Существо, обладающее способностью видеть другой, нижний мир. Она может пересекать его границу, точно так же как Парнэ может перемещаться между животным миром и миром людей – своей звериной натурой и человеческой.
Росомаха олицетворяет темного шаманского духа, с которым сталкиваются женщины. И с которым они также сражаются, сохраняя «внутренний» мир от вторжения со дна земли. Граница между мирами в случае женщин – это ничто иное, как вход в жилище. Но женщина сама является этим входом, вратами. Через женщину в средний мир приходят новые люди, новые души из подземного мира. Главный союзник в защите входа в жилище у ненцев – это собака. Собака, ее шкура и шерсть, также хранят от опасности порог внутреннего мира. Того, что внутри женщины. Порог внутри женщины? Темный собачий мех связан с нижним миром. Этот мех также можно найти на головном уборе. И не только на нем. Нижняя часть паницы, в том числе той, которая хранится в нашем музее, обшита белым собачьим мехом. Начиная от пояса и вниз весь женский костюм «защищен» белым мехом собаки.
А латунные цепочки и кольца? В особенности кольца? В древней ненецкой легенде рассказывается об охотнике, который во время охоты убил белую важенку (самку северного оленя). Когда он вынул нож и начал ее свежевать, он уткнулся во что-то твердое. Это было латунное кольцо, находившееся внутри животного. Охотник принес его в жилище, чтобы оно охраняло домашний очаг. Охраняло все, что женское – мир чума и чего-то гораздо более глубокого. Даже можно сказать – бездонного. Минутку… Кажется, мы слегка опережаем факты. К этому мотиву, когда женщину сопровождали в чум, то есть к свадьбе, мы еще вернемся. Но то, что мы можем сказать уже сейчас – звук металла имел силу проходить в другие миры.
Итак, капор из Омы потерян. Сгорел в пожаре и нам никогда уже не удастся его увидеть. Все, что мы могли сделать, это поехать в Ому и поговорить с его последней владелицей. Ведь несмотря на то, что предмет был утрачен, память о нем осталась. А может быть, в Оме есть несколько таких капоров?
Современная Ома – это село с населением около 700 человек, которое находится на берегу небольшой реки с одноименным названием, возле ее устья в Баренцево море. Вообще Ома – это небольшой участок сухой земли, окруженный нескончаемыми болотами. По этой причине в летнее время попасть туда можно только на самолете. Зимой болото замерзает. Ома находится на стыке двух культур – русской и ненецкой. При этом оба этих народа поселились здесь относительно недавно. Возможно, поэтому село оказалось разделено на две части. Главная – русская, и другая – гораздо более скромная, на периферии – ненецкая часть. Село было основано русскими стаообрядцами, крестьянами, которые хотели быть независимыми и жить по-своему, на краю «русского» мира. За ним были территории с совершенно иной культурой. Однако «жить по-своему» им помешал Сталин, который издал декрет, согласно которому в Ому сначала должны были переселиться русские жители ликвидированных близлежащих поселений по причине так называемого укрупнения. Затем, по его распоряжению, в 50 и 60-ых гг. там осели ненцы, которые до этого вели кочевую жизнь. Так в Оме стали жить два народа, что, конечно, не обошлось без конфликтов, и до сих пор нельзя сказать, что наступила полная интеграция. Для ненцев политика государства была особенно болезненной. В 1933 году группа канинских ненцев – та, что ближе всего к Оме – была раскулачена и национализирована, что коснулась прежде всего их оленей. В 1955 году были созданы большие и, как предполагалось, эффективные колхозы, чтобы в 60 гг. превратиться в совхозы. Большинство людей, которые занимаются оленеводством, проводят время на полуострове Канин, откуда с приходом холодов спускаются ближе к селу, однако крайне редко они пересекают его границы. В Оме живет также большая группа ненецких женщин, пенсионеров и людей, которые уже не разводят оленей. Осенью 2017 года здесь раздавалось эхо выстрелов – местные жители до ночи охотились на диких гусей. На болотистых пастбищах паслись коровы. Трудно не заметить, что ненцы чувствуют себя здесь не совсем в своей тарелке. Хотя сани возле домов, нагруженные всем необходимым на зиму, свидетельствуют о том, что северные оленеводы здесь все же есть.
Как же все-таки зовут, или, вернее, звали хозяйку головного убора с фотографии? Это Зинаида Бармич, бывший фелдьшер районной больницы.
А чье лицо скрывается под шапкой? Это ее дочь Татьяна, работница сельской администрации.
Ни та, ни другая не проводили долгие часы, поддерживая огонь в очаге. Не гнали стада северных оленей. Однако им достался капор из росомахи. Хочется добавить – достался, хотя не должен был достаться, поскольку не таков был план. Но часто планы очень быстро теряют свою актуальность. С уверенностью можно сказать только, что головной убор сгорел на чердаке у Зинаиды где-то в 2008 году. Неисправный электропровод сделал свое дело – в отличие от электрика, которого неоднократно просили его починить. Во время нескольких встреч в обшитом пластиковыми панелями здании администрации Омы, мы узнали историю капора.
Прежде всего, мы познакомились с двумя предыдущими поколениями владелиц капора – с бабушкой и мамой Зинаиды. Бабушка Хиония, 1885 г.р., до крещения носила ненецкое имя Неко (женщина). По воспоминаниям, она была первой, у кого видели этот предмет. И мама Зинаиды – Вера. Что касается их, то они точно провели немало времени, следя за очагом. Но самым важным был рассказ о свадьбе Тамары, сестры Зинаиды. Именно тогда, в 60-х гг. на просторах канинской тундры последний раз использовался этот головной убор. Во время свадьбы!
Значит, Вера отдала капор своей дочери Тамаре на свадьбу. После этого случая Тамара умерла – очень рано, и капор остался у ее матери, Веры. Та, умирая, передала его своей второй дочери Зинаиде, которая училась в городе. Разве головной убор, который отправляется матери после смерти ее владелицы, может быть обыкновенным?
Тема свадьбы не сходила с уст и во время прочих разговоров с жителями и жительницами Омы. Правда, это всегда были воспоминания из прошлого, а часто просто слухи, но ничего другого у нас не осталось, как и у наших собеседниц. Они сами старались узнать тайну этого головного убора, принадлежавшего к миру предков, истории семьи по женской линии.
Исходя из общего впечатления, которое производят ненцы, можно сказать, что это народ, который не относится к народам общительным и легко заводящим новые знакомства. Особенно, когда речь идет о чем-то им близком, том, что они хранят от чужих глаз. Тем ценнее была для нас встреча с женщинами, которые сейчас живут в Оме. Появились новые истории.
Мужем? Собаньский был мужем ненецкой девушки? Таким образом он завладел шапкой, аналог которой, как уже было не раз сказано, использовали во время свадьбы. Тем более, что не только шапка была связана со свадебным ритуалом. Паница также была праздничной одеждой, свадебной. Тем самым нарядом, который матери шили для своих дочерей с единственной целью… Сегодня этой целью могут быть разные мероприятия с фольклорной тематикой, но раньше такое событие было только одно. Это была свадьба. Более того, наши собеседницы узнали другой элемент нашей коллекции, который до этого мы никак не связывали с Собаньским. Это была оленья упряжь из моржового клыка с красными кожаными лентами. По сей день ее можно увидеть у местных женщин во время свадеб и праздников.
Значит, свадьба? Свадьба – как естественная среда для аж трех предметов из коллекции Собаньского? Шапки, паницы и упряжи? Так как мы стараемся быть не просто музейными сотрудниками, но и порой учеными, мы обращаемся к письменным источникам. Помогут ли они нам? В этом случае нужно заглянуть в упомянутую выше книгу В. Евсюгина, партийного ненца, окрещенного уже в поздние года своей жизни этнографом. Там есть два фрагмента, которые касаются интересующих нас предметов.
Во-первых, описание упряжи, используемой во время свадьбы: «уздечка была сделана из клыка моржа и украшена плетеными замшевыми красными ленточками». Точное описание того предмета, который находится в нашем музее.
Во-вторых – капор. Необычный капор из меха росомахи. О диво – мы встречаем упоминание о нем во время описания погребального обряда: «Женщину (умершую) одевали как живую, в самое для неё памятное и ценное – свадебную паницу из бобра и свадебную шапку из меха росомахи. Девушку одевали в такую же паницу, шапку и обувь, которые были приготовлены к свадьбе».
Самое памятное и ценное! Одеяние для умерших. Разве оно могло быть выставлено на продажу?
Похожую, хотя гораздо менее конкретную информацию мы можем найти также у российского этнографа 60-х гг. Н.Ф. Прытковой. В одном из ее текстов, посвященных ненецкой одежде, появляется отсылка к шапке из меха росомахи как «свадебной шапки» или «шапки свахи». Однако в тексте нет никаких примеров использования этого предмета.
Мы могли бы также рассказать историю о классическом обрядовом сценарии ненецкой свадьбы. Начиная с расспросов, сватовства, торгов и заканчивая тем, что невесту, закутанную как ребенка – или как рабыню, привозят на санях к мужу, где она должна будет провести всю свою дальнейшую жизнь. Однако и это не даст нам конкретной информации о капоре. Возможно, более сильное впечатление оказала бы история, которую мы уже приводили ранее, которую можно интерпретировать как метафору самой свадьбы. О мужчине, который убивает белую (свадебную) самку оленя, вынимает из нее медное кольцо (возможно, именно такое, как на головном уборе) и приносит в свое жилище, и с этих пор его дом находится под защитой. Девушка должна была быть убита, прежде чем обретет новое качество, иной статус. То есть, станет женой, хозяйкой нового, внутреннего мира, границы которого – это границы жилища.
Итак, головной убор из Омы тесно связан с тематикой свадьбы. Похоже на то, что у нас есть причины думать в том же ключе и о шапке, которая находится в нашем музее. Остается еще одна невыясненная вещь. Если верить этикеткам, шапка попала к Исидору не на полуострове Канин, где живет Зинаида, а в Салехарде, в тысяче километров в сторону востока, если ехать напрямую. Тысяча километров через горы, болота и реки. Без сомнения, и полуостров Канин, и Салехард – это территории, где живут ненцы. Тем более, женщин часто забирали из далеких краев. Неужели хозяйка капора, который сейчас находится в Кракове, преодолела этот путь? Вообще кто-либо когда-либо преодолевал такое расстояние? Кто-либо из невест? Ответ – да! И у нас есть этому подтверждения.
Поразительно, но благодаря ненецкой журналистке, Ирине Ханзеровой, нам удалось найти запись песни, которую пела не так давно ушедшая Марина Прокопьевна Ардеева, которая родилась в 1929 году, а эту песню услышала еще от своей матери. Песня называется «Песнь о бедной девушке». О чем она? Прежде всего, как большинство ненецких женских песен, в ней рассказывается «реальная» история. В этом случае в песне поется о девушке, которую выдали замуж при весьма драматичных обстоятельствах, особенно в Салехарде. В городе, в котором «свадебные» атрибуты попали в руки Исидора Собаньского. Но что же произошло? Были ли такие истории на самом деле? Давайте послушаем. Перевод стал возможен благодаря работе Этнокультурного центра в Нарьян-Маре.
Трое моих старших братьев/ В Салехард всё время/ Ездят./ Что они там делают,/ Я-то не знаю./
Однажды/ Мой старший брат,/ Он так сказал:/ -Милая,/ Пришло твоё время,/ Мы едем в Салехард./ Мы отдали тебя,/ Ты теперь засватана./
В залоге/ Быки шум/ подняли./ Оленей они запрягли./ Жена старшего брата/ С увязанного воза/ Достала мне паницу./ Одела меня./
В Салехард/ Мы поехали./ Четыре русских дня,/ Четыре больших дня/ Мы ехали/ Вскоре/ Салехарда/ Огни показались./
Что такое,/ Что случилось?/ В изгородь уткнулись/ Задние концы нарт./ Сын хозяина/ Впереди нас Подал нам руку,/ Шапку снял./ Завёл он нас./ Бочонок/ Он занёс./
Усадил нас/С двух сторон стола./ Начали пит вино./ Трое моих братьев/ Совсем опьянели./ Пока сидели,/ Я разума лишилась./
Когда пришла в себя,/ У сына хозяина/ В объятиях была./ Одна его рука/ Подушка моя,/ Другой рукой/ Он меня обнимает./
С испуга вскочила я./ Глаза открыла./ Трёх братьев моих/ До сих пор нет./ Вышла на улицу,/ Уже уехали./
Место, где упряжки их стояли,/ Место, где олени их стояли,/ Только и осталось./ Я плачу, я кричу. / Куда же они уехали?/
Сын хозяина/ Он так сказал:/- Милая,/ Не плачь,/ Не надо плакать. /Теперь в этом краю/ Ты будешь хозяйкой. /Сын хозяина /Он так сказал…
На обратном пути в Краков у нас было, о чем подумать. Мог ли благодаря Исидору Собаньскому в наш музей попасть свадебный наряд ненецкой девушки? Невесты 60-х гг. XIX века? Эта датировка тоже имеет особое значение, поскольку пока еще ни в одном музее не удалось найти подобный костюм, который был бы старше того, что находится в Кракове. Значит ли это, что «наш» наряд – самый старый из тех, что дошли до наших дней? Итак, подытожим.
Согласно каталожным карточкам Исидора Собаньского, из Техническо-промышленного музея в Этнографический музей попало 5 предметов.
Мужской костюм.
Вообще, это вполне мог бы быть костюм самого Исидора. На это могла указывать переделанная на «европейский манер» ненецкая обувь.
Женский костюм.
Это точно не было повседневной одеждой. Меховая шапка из росомахи имела ритуальное назначение и была тесно связана с мистическим миром ненецкой женщины. С ее определенным местом в духовном пространстве северного народа. Эти вещи могли использоваться во время разных обрядов, таких как заклинание ветра, о котором писал Кастрен. Но действительно ли это было заклинание ветра? Или же это была молитва, обращенная к богине ветра? Или молитва, обращенная к самому ветру?
Аналогичный предмет из Омы был связан со свадебным обрядом. Головной убор надевали на невесту. Почему капор, который хранится в нашем музее, не мог бы выполнять те же самые функции? К тому же, он идет в комплекте с паницей. Это праздничный и архаичный костюм ненецкой женщины, который, согласно рассказам наших собеседниц, а также источникам, иконографии и содержанию песни, надевала девушка в день свадьбы. А потом ее хоронили в этой одежде.
Дополнительным элементом является фрагмент оленьей упряжи – из клыка моржа и с кожаными красными лентами. Мы не знаем, откуда он взялся в нашем музее и принадлежал ли Исидору Собаньскому. Но мы знаем наверняка, что ненки с полуострова Канин узнали в нем свадебную упряжь. Разве это не идеальный кусочек к нашей мозаике? Если не Исидор, то кто еще мог бы этот предмет привезти?
Конечно, возникает вопрос, каким образом эти вещи попали к польскому ссыльному. К тому же, аристократу. Вариантов могли быть несколько. Собаньский мог быть только посредником, а вещи принадлежали кому-то другому. Он мог также купить их у отчаявшихся людей. Или они могли достаться ему после чьей-то смерти. Это все так. Однако деление костюмов на мужской и женский, плюс к этому свадебная упряжь – все это намекает, что людей было двое.
Мужчина и женщина.
Был ли этим мужчиной Исидор, и неизвестная нам женщина по имени Неко (женщина)? А может быть, это был кто-то другой? Мы этого не знаем и никогда не узнаем. В таких делах всегда есть какая-то нерассказанная история. Ведь даже если и была какая-то Неко, то она так и не добралась до Европы. Не доехала до швейцарского замка Кефикон, не жила до скончания своих дней в Одессе. Чему здесь удивляться? Подобные примеры мы знаем из биографий других польских ссыльных, например, Вацлава Серошевского или Бронислава Пилсудского. Как было в нашем случае? Возможно, совершенно иначе. Тамара, хозяйка головного убора из Омы, умерла во время родов.
Все, что осталось – это костюмы в музее. Ненцы боялись выбрасывать старую одежду. Если одежда была ничья, пустая, ей могла завладеть Парнэ, демон тундры и притвориться человеком. Давайте остановимся на том, что нам известно.
Поскольку каждая история должна иметь финал, а особенно такая романтичная, как эта (что весьма вероятно), в голову приходит песня нобелевского лауреата, Роберта Аллена Циммермана, более широко известного как Боб Дилан. Песня носит название «Девушка из северных земель».
Если ты когда-нибудь будешь в северных землях,/ Где ветер на границе сбивает с ног./ Напомни обо мне той, что живет там./ Когда-то я по-настоящему ее любил.
Если ты окажешься там во время метели,/ Когда реки замерзают, а лето подходит к концу,/ Пожалуйста, убедись, что она одета тепло,/ Что одежда хранит ее от вездесущего ветра.
Прошу тебя, посмотри на реки ее волос,/ Льются ли они, опадая на грудь./ Прошу тебя, посмотри на реки ее волос,/ Потому что я запомнил ее такой.
Я правда не знаю, помнит ли она меня./ Я часто молил Бога об этом/ В темноте моих ночей, /В свете моего дня.
Если ты когда-нибудь будешь в северных землях,/ Где ветер на границе сбивает с ног./ Напомни обо мне той, что живет там./ Когда-то я по настоящему ее любил.
А быть может, все было вовсе не так романтично? «Купил ее за бутылку водки», - предположили наши умудренные опытом собеседница из Омы.
Эпилог
Наш обратный путь из Омы лежал через великолепный порт на Белом море – северный город Архангельск, «столицу Поморья». Оказалось, что в 2007 году журналистка с местного телевидения, Татьяна Синицына, посетила Ому во время работы над репортажем о таинственном убийстве. Совершенно случайно она оказалось дома у Зинаиды, где съемочная группа запечатлела ее на видео – и, догадайтесь, что? Зинаида была именно в этом капоре! Благодаря Татьяне Синицыной мы можем увидеть его еще раз, «вживую». Самое настоящее путешествие в прошлое. К счастью, его брат-близнец находится сейчас в Кракове, в нашем музее, в целости и сохранности.
Библиография: 1. „Тропами предков. Сборник материалов комплексной экспедиции к каннским ненцам.”, Сост. О.Е. Латышева, Государственные бюджетные учреждение культуры „Этнокультурный центр Ненецкого автономного округа”, Нарян Мар, 2016. 2. Ю.Н. Квашнин, „Ненецкое оленеводство в ХХ-начале ХХI века.”, РИФ «Колесо», 2009. 3. «Историко-Этнографический Атлас Сибири», pod red. M.G.Ljewin, L.P Potapow, Издательство Академии Наук СССР, 1961 r. 4. A.V. Golovnev, „Говорящие Культуры. Традиции Самодийцев и Угров.”, РАН Уральское Отделение Институт Истории и Археологии, Jekaterynburg, 1995 r. 5. А.Д Евсюгин ,”Ненцы Архангельских Тундр”, Северо-Западные Книжное Издательство, 1979. 6. И.Ф Прыткова, „Одежда народов самодийской группы как исторический источник”, w „Одежда народов Сибири: Сборник статей Музея антропологии и этнографии”, pod red. С.В. Иванов; АН СССР. Ин-т этнографии им. Н.Н. Миклухо-Маклая. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1970. 7. Л.В Хомич, «Одежда канинских ненцев», w „Одежда народов Сибири: Сборник статей Музея антропологии и этнографии”, pod red. С.В. Иванов; АН СССР. Ин-т этнографии им. Н.Н. Миклухо-Маклая. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1970. 8. Л.В Хомич „Ненцы. Историко-Этнографические Очерки», Академя Наук СССР, Институт Этнографии им. Миклухо Маклая, Издателство «Наука», Москва1966.
Источники с Интернета: 1. Карта Тобольской Губерни: РАН (Russian Academy of Science) - Атлас Российский (1745), цифровая копия сделана Российской государственной библиотекой (http://www.rsl.ru), Общественное достояние, https://commons.wikimedia.org/w/index.php?curid=8457986 2. Фотографии Обдорска: https://sibir79.livejournal.com/110535.html, https://yadi.sk/a/j3Wae5RZ3ZS3RL 3.Фотогрфии Ненцев: Fridtjof Nansen – National Library of Norway, Сергей Александрович Морозов. Творческая фотография. М.:Изд-во «Планета», 3-е изд., 1989, Viktor Zagumyonnov, https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Nenets_host,_Yamal_1982.jpg 4. Песн «Нарьян Мар» исполнитель Коля Белды: https://www.youtube.com/watch?v=1l-wZBL4jlg 5. Фотография и рисунок Росомах: The wolverine, William F. Wood, https://en.wikipedia.org/wiki/Wolverine#/media/File:Wolverine_01.jpg, Rosomak na XIX wiecznej ilustracji „Przyjaciel ludu”, https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Rosomak_XIXw._ilustracja.jpg 6. Bob Dylan, Joan Baez: Rowland Scherman – U.S. National Archives and Records Administration
Informujemy, że ze względu na żałobę narodową w sobotę 19 stycznia, w dzień pogrzebu Prezydenta Gdańska Pawła Adamowicza, warsztaty Etnokalendarz nie odbędą się.
W niedzielę 20 stycznia warsztaty Etnokalendarz potrwają o godzinę dłużej – od 11.00 do 15.30.
